– Какой организацией?
– Организацией реанимации депрессивного психолога. И вот еще что… Перебирайся пока ко мне.
– Зачем?
– Подальше от глаз твоей свекрови. Она же будет ревниво следить за тем, как ты одета, как ты выглядишь и все такое…
– Правда, Ладка, перебирайся к маме пока. Это правильно.
– Мамочка, Ксюха, вы что, и вправду думаете, что я через два дня уже буду в состоянии…
– Будешь! Должна! Надо жить дальше. Да, ты потеряла мужа. Это прискорбно, но, между прочим, лучше так, чем если бы он тебя бросил ради молодой сучонки! – горячо воскликнула сестра.
– Нет! Пусть бы он жил. Так вообще нельзя рассуждать, это грех… – рассердилась мама. – И потом, Ладка, то, что ты узнала сегодня… вероятно, может каким-то образом примирить тебя…
– Короче, вы обе хотите мне сказать, что настоящему индейцу завсегда везде ништяк?
– Вот именно!
Ночью я глаз сомкнуть не могла. Восемь лет счастливого брака вмиг превратились в труху. Я пыталась внушить себе, что несмотря ни на что Андрей любил меня. Меня, а не своих девок. Но, значит, не очень-то и любил, раз девки водились? А я никогда ничего не замечала… Или не хотела замечать? Вот мама, кажется, замечала. А я – нет. Но если он меня не любил, то зачем же жил со мной? Или он был из породы мужиков, которые органически не в состоянии хранить верность? Но он был здорово ревнив. И холодности с его стороны я никогда не чувствовала. А может, это потому, что у меня не может быть детей? Но он всегда внушал мне, что в наше такое трудное время заводить детей страшно. А эта девчонка красивая… Такая экзотическая внешность… Да, она может свести с ума мужика… Запросто! Но ведь и я не на помойке нашлась. Я всегда нравилась мужчинам. А Андрей просто ушел из дома и не вернулся… Попал в аварию, и я ездила опознавать его труп. Как я не рехнулась тогда? Я прислушалась к себе. Интересно, боль от потери стала меньше после того, что я узнала вчера? Нет. Нет!!! Она удвоилась. Я потеряла его второй раз! Но, как ни странно, я чувствовала, что с этой, второй, болью я уже смогу жить без него. Что это? Горькая обида? Или уязвленное самолюбие? Известно, эта боль самая больная. А мое самолюбие уязвлено. Еще как! И боль почти нестерпимая. Но жить все-таки стоит! Мало ли… Вдруг удастся когда-нибудь утереть нос этой наглой экзотке? Да, теперь она для меня всегда будет наглой экзоткой! А я – настоящим индейцем! Я не выйду на тропу войны, но и трубку мира раскуривать не стану. Я просто постараюсь забыть! И о ней, и о… нем! Так будет лучше.
…Утром я собрала сумку и отнесла ключи Дине.
– Куда это ты собралась? – спросила она.
– К маме. Поживу пока у нее.
– Вот это правильно. А цветы я буду поливать. Не беспокойся. Знаешь, я вчера слышала…
– Понравилось?
– Ладка, зачем ты так? Просто я подумала, может, это и к лучшему… Я и раньше видела тут эту девку, он приводил ее сюда, когда ты в Чехии была.
Я похолодела.
– Дин, ты уверена?
– Уверена. Она очень приметная.
– Почему не сказала?
– Я не доносчица. И меня это, собственно говоря, не касается. Просто противно стало. Я сама с мужем развелась из-за того, что он свою бабу домой водил. А ты не упивайся горем. Ищи работу. Живи своей жизнью.
– Я постараюсь.
Нет, в эту квартиру я больше не вернусь. Поживу пока у мамы, а через полгода продам ее к чертовой бабушке. Как подумаю, что он спал с ней в нашей постели, что она мылась в нашей ванной… К горлу подступает тошнота. И к сердцу… От нашей с Андреем жизни не осталось ничего… Машина вдребезги… Квартира опоганена… И память о нем тоже опоганена…
– Мама, я к тебе!
– Вот и чудесно! Живи, сколько хочешь.
– Мамочка, я ту квартиру продам.
– Правильно!
– Но это потребует времени. Полгода.
– Не думаю! Квартира-то по документам твоя. Это не совместно нажитое имущество, а подарок твоего отца к вашей свадьбе. Так что хоть завтра продавай! И надо подыскать тебе новую квартиру поближе ко мне.
– Мамуля, а может, съедемся, а?
– Ни в коем случае!
– Почему?
– Тебе нужна отдельная квартира. Ты еще и романы крутить будешь, и замуж выйдешь…
– О нет, благодарю покорно!
– Там видно будет, – грустно улыбнулась мама. – Идем на кухню, я сделала твой любимый протертый суп. И ватрушку испекла.
– Мамочка!
Как ни странно, поела я с аппетитом. Когда мы уже пили кофе с ватрушкой, я вдруг спросила:
– Мама, скажи… А папа… он тебе изменял?
Мама рассмеялась.
– А как же!
– И ты прощала ему?
– Да, прощала. Но он делал это очень, я бы сказала, изящно. И я точно знала, что любил-то он меня, а девки… это было так, для поддержания тонуса. И я тоже ему изменяла, и тоже для тонуса. А в результате у нас был вполне гармоничный брак. Мы вырастили двух чудесных дочек. И когда он умер, никакая грязь не всплыла… Он был прелестным человеком, твой отец.
– И у вас даже речи о разводе не заходило?
– Да нет же!
– Мама, а ты… ты изменяла папе… без любви?
– Нет, была у меня любовь. И я бы ушла… Но…
– Тот человек не хотел на тебе жениться?
– Хотел. Очень хотел. Только он был испанец. Его мать привезли в Союз еще совсем крохой, она была из тех испанских детей… И он собрался вернуться в Испанию. Звал меня с собой, но у меня уже была Ксюха. И я бы лишила ее не только отца, но и родины. Для нашего поколения это был не пустой звук. И он уехал, а твой отец… он что-то почуял. Он ужасно боялся меня потерять.
– А тот человек? Ты с ним еще виделась?